(с небольшими сокращениями опубликовано в альманахе "Страстной бульвар" N 8-98 за 2007 год)

Вопреки распространенному мнению, что драматург, как и режиссер, - волк-одиночка, который занят исключительно собственным творчеством, а работы коллег воспринимает в лучшем случае “от противного”, как образец того, чего делать не надо, Андрей Зинчук озабочен не только своими пьесами (хотя их у него немало – и со счастливой сценической судьбой). Член Союза писателей Санкт-Петербурга и сотрудник Российского института истории искусств, он руководитель и со-руководитель нескольких Проектов. В их числе альманах Петербургского Домика драматургов “Ландскрона”, “Современная петербургская драматургия” и “Лаборатория театра кукол”. А в развенчание еще одного мифа - о несовместности гуманитария и техники – модератор нескольких Интернет-проектов среди которых “Петербургские театральные страницы” и один из основателей Петербургского клуба любителей мобильных устройств, где собираются инженеры, программисты, системные администраторы и другие “компьютерщики” – за небольшим исключением отъявленные “технари”.

– Интервью, насколько я понимаю, от английского enter veiw – рассматривать внутренности. Но интереснее было бы попробовать обратный ход: из души человека посмотреть на мир, его, человека, окружающий. Не знаю, как это будет по-английски и есть ли такое слово. Наверное, все-таки есть, и оно – зрение. Не точка зрения, а не заштампованно – просто зрение.

– Хорошо живется театральному критику! Он судит работы представителей других театральных профессий (ибо трудно представить себе критика, который бы с утра до вечера оценивал работу своих коллег). А как быть драматургу? Насколько корректно высказываться ему о работах коллег по цеху? Впрочем, драматургия – это ведь обоснованная цепь неизбежных событий. Вот и попробуем посмотреть на нее с этой стороны.

Лично я признаю за искусство и, в частности, за искусство театра только то, что помогает мне жить. Встречаясь же с бОльшей части современного… нет, не искусства, – назовем его лучше “продуктом”, – чтобы сразу и честно. Встречаясь с этим “продуктом”, замечаешь, что у тебя что-то украли: время, деньги (пусть и небольшие), остатки жизненных сил, надежду на лучшее, – словно вырезали кусок жизни! И вырезали, между прочим, в отличие от кошелька, который можно вновь завести, навсегда. Впрочем, производители этой “продукции” тоже ведь у себя по большому счету многое воруют, причем не меньше, чем у зрителей. Хотя это не утешает. Видимо что-то разладилось в самом главном механизме создания “продукта” и последующей трансляции его потребителю…

– В последнее время я кручу в голове одну и ту же мысль: главное в произведении искусства – это то, для чего оно сделано. Слышал ли я ее где-то, или читал, или, может быть, даже сам придумал – в данном случае это не важно. Важен вопрос: в самом ли деле это так? Александр Сергеевич Пушкин, в свое время введший в России гонорарную оплату литературного труда, тем не менее, вопрос этот - оплаты - поставил на третье, последнее место. Ряд его предпочтений выглядит так: “вдохновенье” – “рукопись” – “продать”. (“Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать”, - для тех, кто забыл или решил не следовать этому правилу). Причем, “вдохновенье” с пометкой “не продается”. А про рукопись сказано, что ее “можно” продать. Не должно, а только лишь можно: а это значит, что можно и не продать. То есть, во времена Александра Сергеевича вопросы коммерции были даже не второстепенными, им отводилось последнее место. А на первом месте было все-таки вдохновение.

Русская икона, например, не только не продавалась, она даже не подписывалась ее творцом – ее жизнь с самого начала была обезличена, и нужно ли говорить о том, что она создавалась по вдохновению и ДЛЯ ВСЕХ. Точно так же (или похоже на “так”) работали большинство русских писателей-классиков (тех, что из дворян) – в их цели не входило извлечение прибыли (прибыли в современном понимании этого слова). Их искусство “было” для чего-то другого. А образцы коммерческого искусства, вроде лубка, предлагались к продаже в основном на ярмарках!

– Нам же упорно внушают, что рыночная экономика обязана влезть во все сферы, иначе она не полноценна и толком не работает (что мы видим уже десятилетия); отсюда и театральная реформа, как снятие тяжелого бремени с несчастного нашего государства, которое даже дождь нефтедолларов не способен отмыть. На Ваш взгляд, есть примеры внятного встраивания литературы в рынок?

– Телевидение (за которым сейчас, как на привязи, тащится и театр, и кино) хорошо освоило формальную завязку сюжета: если пистолет, ставший едва ли не непременным атрибутом почти любого фильма, обнажен, – конфликт налицо. Дальше, как в том анекдоте про двух приятелей, которые собрались на рыбалку: “А чего там уметь?” - отвечает первый на замечание второго о том, что не умеет ловить рыбу, – “Наливай да пей!”. Иными словами: чего там выдумывать “чеховские” коллизии? Сунул в руки герою пистолет, а дальше пусть он сам с ним выкручивается! (Думаю, что большинство зрителей об этой “лени” сценаристов и продюсеров даже не догадываются). А ведь когда-то замечательный писатель Юрий Олеша сетовал на то, что современному ему герою очень трудно покончить жизнь самоубийством – почти невозможно достать пистолет. Поэтому, наверное, и создавал он такие замечательные, внутренне очень “напряженные” произведения без единого выстрела, как, например, роман “Зависть”, – приходилось “работать мозгами”, а не мускулами! Современная драматургия, слабо востребованная в театрах, потекла на телевидение, поэтому, говоря о современном телевидении, можно многое сказать и о положении в современной драматургии.

– Да, похожее происходит и в большой части собственно театральной современной драматургии, только пистолет там заменяет какой-нибудь болезненный или неестественный “выверт”: как только автор выводит на сцену очередное “скотоложство” – зритель в зале вздрагивает и замирает, а это значит, что он в каком-то смысле готов потреблять сей “продукт” дальше. Но это не эстетическое переживание, а физиологическая реакция: ведь вы же непроизвольно сморгнете, если вам чихнут в лицо или - грубее - испытаете тошноту, если рядом с вами кого-то вырвет. Пожалуй, что и по этому поводу можно вспомнить анекдот: один из пожилых супругов возвращается от врача со словами: “Дорогая, то, что мы с тобой столько лет принимали за оргазм, оказалось всего лишь навсего астмой!” “Скотоложство”, как и пистолет на экране, это всего лишь навсего “обострение ситуации”, причем, как правило, формальное. Только в театре другая природа зрительского восприятия – не через сменяющийся видеоряд, а через чувство, сопереживание, общение. Этим и пользуются современные авторы, пишущие для театра, и ставящие их режиссеры. В общем кризисе культуры (да, пожалуй, и общества в целом) во многом виноваты люди, которые делают на ней, культуре, деньги, умея при этом очень немногое или не умея вообще ничего!

– Одна из претенденток на идеологическое руководство (которое у нее сочетается с плагиатом) заявила, что главное – не талант, понятие устарелое, но умение создать шум вокруг своего творения; вроде как умение вовремя крикнуть “Держи вора!”

- Можно по этому поводу вспомнить слова Александра Блока: “Я хотел бы, ради забавы, провозгласить три простых истины:
Никаких особенных искусств не имеется; не следует давать имя искусства тому, что называется не так; для того чтобы создавать произведения искусства, надо уметь это делать”.

Насчет же “Держи вора!”… Как это бывает в переломные моменты истории, жизнь страны криминализировалась. Но вовсе не до такой степени, как это выглядит на телеэкране. Не умея рассказать простых интересных “бытовых” историй, вроде историй О`Генри, телевизионщики криминализировали жизнь России на телеэкранах стократно, видимо, забыв о том, что они вместе со зрителями ходят по ставшими опасными (во многом благодаря их усилиям) улицам, заходят в не менее опасные подъезды домов – ведь жизнь и искусство взаимосвязаны, как пресловутая курица и яйцо, и что первично, а что вторично – поди разберись. Телевизионный экран нужно разоружить! Как это сделать и чем заменить безвкусицу? Не знаю. Но уверен, что “…культура в конечном итоге – это безопасность на улицах!” – как заметила однажды одна очень умная наша соплеменница, живущая ныне в Германии. И наоборот – добавлю я от себя.

– Пожалуй, последнее нам ближе...

– А вот и результат тотальной криминализации нашей жизни: недавно в метро я улыбнулся понравившейся мне девушке. Она тут же опасливо дернула сумочкой. При этом на моем лице, видимо, отразилось что-то такое, отчего почти одновременно мы с ней рассмеялись, оценив недоразумение… А сможем ли оценить его лет этак через пять-десять, если в искусстве пойдет все так же, как идет до сих пор? Меня очень интересует вопрос: а зачем в человека природой заложен механизм, с помощью которой он чувствует фальшь и отличает настоящее от ненастоящего? И сколько времени нужно кормить человека помоями, чтобы заглушить или даже полностью убить в нем это чувство? И можно ли это сделать? Пока мы еще сопротивляемся: не только мною замечено, что если две-три недели провести вдали от телевизора – проходит агрессия, повышается жизненный тонус. Какие-то специальные убийственные сигналы нам постоянно через него транслируют, что ли? (Что, конечно, шутка, - как инженер могу сказать, что таких “сигналов” нет в природе. Пока нет. Но технологии обработки мозгов каждый день совершенствуются и забывать об этом нельзя!). Недавно я взял в руки томик Николая Заболоцкого, начал читать – и… будто провалился в другое пространство: “Как маленький Гамлет, рыдает кузнечик…” - в мир, в котором мы все еще совсем недавно жили, и который помогал нам чувствовать себя людьми…

– Но как все же быть с непостроением рынка в одной отдельно взятой театральной сфере?

– Кинематограф – искусство в большой степени технологическое – практически с самого начала был “заточен” для извлечения прибыли (как телевидение – для поддержки господствующей идеологии). Поэтому и деньги, которые в них “крутятся”, традиционно огромны. А вот традиционный театр никогда не приносил прибыли в промышленных масштабах (кроме, пожалуй, сравнительно недавно освоенных Бродвеем мюзиклов). В промышленных масштабах деньги на театре заработать, наверное, все же нельзя. Тем же, кто хочет в этом преуспеть, идти следует в смежные искусства: радио, кино, телевидение. Потому что в театре нет рекламы, на которой, в сущности, и держится сегодняшняя финансовая сторона масс-медиа. Во всяком случае, пока нет. Хотя уже можно, наверное, представить себе рекламную паузу во время спектакля. Как говорится, – все еще впереди!

– Нечто подобное уже есть – в программках указываются какие-нибудь салоны, что предоставили театру свою мебель или костюмы. Но верить в торжество меценатства нет оснований: никого подобного Третьякову или Мамонтову пока не видно.

– Театру должно придти на помощь государство, если оно хочет вместе с театром поддержать в обществе и некий достаточный для его существования уровень культуры. Но как это сделать – опять непонятно, потому что мы уже не единожды видели, как при помощи государства одна за другой создаются отвратительные кормушки!

– Как раз “Новая драма” пользуется поддержкой не только Британского Совета или Французского культурного центра (что можно понять – эти страны продвигают своих авторов), но и российского минкульта и, простите за выражение, ФАККа.

– Человек, которого, выражаясь современным языком, “задолбала” своими неразрешимыми вопросами жизнь, может взять в руки томик Пушкина или роман Достоевского, или почитать что-то из Гоголя или Толстого, или из кого-нибудь им подстать. Трудно представить, что такой человек потянется в театр на постановку по современной драме, или снимет с книжной полки Донцову, Бушкова или Акунина (последний - не худший, между прочим, автор, хотя и выдает на гора откровенно коммерческую продукцию). Это значит, что искусство раньше “было” для чего-то другого. А сейчас? У Цветаевой, например, мыслям и чувствам так тесно в строках, что они будто вздыбливаются, топорщатся под взглядом читателя. А что топорщится, извините за выражение, в большинстве произведений современных авторов? От которых создается такое ощущение, что мы все враз взяли и мгновенно поглупели! И те, кто это пишет и предлагает нам в качестве “продукта”, и мы, зрители, – те, кто это "потребляет".

– А такая мгновенная деградация и вовсе сулит мрачные перспективы...

“Без умов или сердец, люди используются для покупки чего угодно, заглушающего их кричащие и испуганные чувства – официальной лжи, аморальных войн, кукол Барби и обанкротившегося образования”. К счастью, пока это не про нас, это пишет Люсиана Боне, преподаватель кино и литературы Университета Эдинборо в Пеннсильвании о своих соплеменниках в статье “Обучение глупости в культуре барыша”.

На наших глазах перевернулся ряд предпочтений А. С. Пушкина: на первое место выдвинулось “продать”, потом встал сам “продукт” (в случае с Пушкиным и, кстати, с современной драматургией, это “рукопись”) и где-то в самом конце этого ряда оказалось “вдохновение”. А лучше бы, наверное, было и вовсе без него! Но вечно “продавать” то, чего нет, нельзя. Рано или поздно потребители “продукта” поймут, что их надувают и перестанут его потреблять. И значит, на театральных “прилавках” должен будет появиться другой, добросовестный “продукт” - все та же “рукопись”, драматический текст, чертеж будущей сценической “конструкции”. Но чтобы ее изготовить (качественно, по-пушкински), необходим третий элемент пушкинского ряда предпочтений – “вдохновение”. Возможно даже, что с него и придется начать!

– Если к тому времени не исчезнет само о нем, вдохновении, понятие.

– В недавние очень тяжелые в идеологическом смысле времена Театр все-таки удержался и под власть не лег, как легла, например, бОльшая часть литературы, поголовно вся журналистика и телевидение, и почти все кино. А вот ляжет ли сегодня он, театр, под бизнес или все-таки удержится – большой вопрос! А ведь лечь под бизнес – значит, лечь под власть, потому что в нашей стране это, похоже, уже одно и то же!

– Новый вариант близнецов-братьев, столь же ценных истории-маме...

– Мы начали разговор с идеи взглянуть из души человека на окружающий ее мир. Была когда-то такая теория, согласно которой Земля внутри пуста и мы живем на ее внутренней поверхности. Временами мне кажется, что сейчас мы живем на внутренней поверхности здравого смысла. Но в то же самое время я понимаю, что это не так, и что смысл вещей, хоть и изменился, но он самый обычный, выпуклый, и это я виноват в том, что я его не понимаю!

– А что касается так называемой “Новой драмы”… В жизни ведь разное случается, знаете, бывает и такое, о чем принято говорить или хорошее или ничего. Думаю, что правильнее в данном случае – ничего.

Записал Геннадий ДЕМИН